Биофармацевтическая компания «Промомед» c 5 по 11 июля проводит IPO на Московской бирже. Акционеры хотят привлечь около 6 млрд руб. при оценке компании в диапазоне 75–80 млрд руб. Основатель и председатель совета директоров «Промомеда» Пётр Белый рассказал «Ведомостям», как компания с помощью привлеченных средств будет увеличивать инновационность своего портфеля лекарств.
— Фармацевтические компании давно ушли с российского рынка акций. «Протек» провел делистинг в 2020 г., «Фармстандарт» – в 2017 г. Что с тех пор изменилось и почему индустрия вновь возвращается на биржу?
Вы сравниваете две разные индустрии. В то время перед фармкомпаниями стояла задача создания сильной дженериковой индустрии в стране. Отечественные производители должны были делать большинство лекарств сами, управлять их себестоимостью и доступностью. Страна с этим блистательно справилась. Но теперь фокус индустрии сместился на появление и развитие биофармацевтических компаний, которые могут обеспечивать инновационные решения. Такой компанией и является «Промомед» – согласно нашей стратегии, доля инновационных препаратов в нашей выручке должна увеличиться с 56% в 2023 г. до более чем 70% к 2028 г.
— Что вы подразумеваете под инновационными решениями?
Это значит, что мы должны завтра лечить то, что сегодня считается фатальным. Например, пришел ковид и принес огромное количество катастроф, связанных со здоровьем. В нашу реальность пришли смертельные случаи от новой инфекции, угнетение когнитивных функций, в том числе у молодых людей, обострение и более широкое распространение аутоиммунных заболеваний, астения (состояние общей слабости организма. — «Ведомости»), с которой люди не могли справиться неделями. Но появились лекарства, и проблемные состояния уступили место нормальной жизни. Как мы теперь относимся к ковиду? Неприятно, конечно, но уже не страшно, мы, образно говоря, даже по делам не перестаем ходить. Пандемия была неожиданным вызовом, но привела к появлению важнейших инновационных решений.
Для существующих более долгосрочных проблем нам тоже нужны революционные изменения. И их создание мы видим своей миссией. Поэтому мы занимаем лидирующие позиции в стране по проведению клинических исследований — 85 за 2022-2023 гг., по данным Ассоциации организаций по клиническим исследованиям. (на втором месте «Фармсинтез» с 76 исследованиями. — «Ведомости»). Наш объем инвестиций в за последние три года составил около 4,5 млрд руб., или примерно 10% выручки.
— А где сейчас зарождаются революции?
В первую очередь это управление весом и метаболическим здоровьем человека. Нет более быстрого способа массово поправить здоровье людей, чем коррекция веса. Применение инновационных лекарств в решении этой проблемы может дать пациентам в среднем дополнительные 10 лет жизни. Каждые несколько процентов приближения к нормальной весовой категории. Это уменьшение рисков инсульта, инфаркта, диабета, рака, бесплодия, импотенции. Пища на нас с вами валится отовсюду, а простых механизмов, которые бы нас заставляли сжигать столько калорий, нет.
— Насколько серьезна эта проблема?
Решением проблемы лишнего веса мы занимаемся с момента основания компании в 2005 г. Если хотите, увеличение человечества «в размере» — это неинфекционная пандемия XXI в. По данным консалтингового агентства IQVIA, ожирение находится на первом месте среди сегментов фармацевтического мирового рынка по текущим и будущим темпам роста. По данным Минздрава, в России 16 млн человек больны ожирением, по данным ВОЗ, их почти в три раза больше, около 44 млн. Это уже треть взрослого населения страны. По прогнозам аналитиков, в мире в 2024-2028 гг. рост составит 24-27%, а в России рынок увеличится в 13 раз.
— А еще есть проблемы, где нужны революции?
Онкологические заболевания. По данным IQVIA, темпы роста этого сегмента находятся на втором месте — 14-17% в ближайшие пять лет. Но если к 2028 г. прогнозный объем рынка препаратов против ожирения находится на уровне $74 млрд, то против рака — около $440 млрд. Рак молодеет, распространяется с большой скоростью и создает новые нозологии (болезни. — «Ведомости»). Терапия рака становится все более дорогой. Лечение онкологических заболеваний истощает здоровые ткани организма, замыкая на себя все питательные вещества в метаболических цепочках. То же самое происходит в экономическом плане. Онкологическая медицина перетаскивает на себя все деньги здравоохранения. Что нам нужно сделать, чтобы этот порочный круг прекратить? Вылечить рак. Мы обязаны вылечить рак.
— Кажется, я слышу об этой обязанности врачей и ученых с самого своего рождения.
Вполне возможно. Но революция совершается только сейчас, незаметно для широкой публики. Появляется такой класс лекарств — таргетная терапия и конъюгаты моноклональных антител с химиотерапией (antibody drug conjugate), которые даже в случае агрессивных видов рака будут продлевать жизнь человека больше чем на 10 лет или создавать условия для полной и длительной ремиссии. И очень важно, чтобы эти революционные лекарства были в нашей стране. Этим мы и занимаемся. Мы уже имеем значимый портфель препаратов для лечения онкологии. С 2025 г. мы планируем ежегодно запускать препараты последних поколений, в частности для лечения рака легкого, в 2026 г. — рака предстательной железы и рака молочной железы, в 2028 г. — рака кожи и рака крови и т. д.
— То есть вы сосредоточены на решении проблем в самых быстрорастущих сегментах рынка — препаратах против ожирения и онкологии?
Да. Доля эндокринологии в выручке за 2023 г. занимает 28%, онкологии — 24%. На третьем месте неврология с 10%. Но у нас есть еще несколько направлений, на которых мы традиционно концентрируемся. Например, мы воодушевлены идеей вылечить ВИЧ. Уже в какое-то очень близкое, обозримое время мы расскажем о наших новых препаратах, которые радикально поменяют положение дел с ВИЧ. Но наша главная цель — эрадикация (искоренение. — «Ведомости») вируса. Человечество уже давно справилось с гепатитом С, совсем недавно мы справились с ковидом. Теперь у нас на очереди следующее массовое семейство РНК-вирусов, которое необходимо победить, — это ВИЧ.
— Есть еще интересные идеи?
Есть амбициозная идея вылечить болезнь X. Эпидемии и пандемии новых вирусов с новыми свойствами возникают практически каждые пять лет или даже чаще. У нас есть огромная база для того, чтобы быстро среагировать даже на что-то радикально новое. Мы еще не знаем, какой новый сюрприз в виде вирусной инфекции природа нам создает, но мы находимся в гораздо большей степени готовности, чем пять лет назад.
— Почему я должен вам верить, что вы сможете за несколько лет одержать столько побед над болезнями?
Мы очень этого хотим. И все, что мы уже перечислили, связано со старыми проблемами. Мы их хорошо изучили и уже выводим решения. Новыми проблемами мы только начинаем активно заниматься. Сейчас человечество живет в среднем на 20 лет дольше. И мы доживаем до таких медицинских проблем, о которых раньше просто не знали. Нам надо скорее решить старые, чтобы заниматься тем, что распространяется сейчас. Когда население взрослеет, на первое место выходят проблемы центральной нервной системы. Это болезни Альцгеймера, Паркинсона, возрастная деменция. Все заболевания, которые связаны с тем, что нервная система не справляется с возрастающей нагрузкой.
— Но возвращаясь к вопросу веры…
Вы знаете, в пионерском лагере у нас был массовик-затейник, очень веселый дяденька с гармошкой. Дети его любили, а он им играл. Потом его просквозило ветром в автобусе, он заболел пневмонией и умер. Сейчас вы, услышав этот диагноз, даже не будете нервничать. Будете сидеть на хороших таблетках и продолжите задавать мне вопросы. А какое количество заболеваний было у людей от того, что у них были плохие зубы. Сейчас все как-то плавно, незаметно, обзавелись хорошим зубами. Благодаря этому снизилось количество гастритов, язв желудка, заболеваний кишечника, улучшилось состояние позвоночника. Вы что-то резко заметили? Нет. Или язва желудка. Когда я учился в медицинском университете, одним из методов лечения язвы желудка была операция. Сейчас это ЧП. Если мы довели человека с язвой до хирургической операции, значит, мы проспали все, что только можно. Это все к тому, что разработка препаратов от ожирения, рака и ВИЧ — это незаметный, но долгий процесс. И мы не вчера начали этим заниматься. И результаты наших исследований показывают, что мы во многом преуспели.
— В презентации для инвесторов вы называете себя OpenAI в российской биофармацевтике. Что это значит?
Мы очень широко используем искусственный интеллект (ИИ) в наших разработках. McKinsey и PWC провели исследования и показали, что использование ИИ позволяет в разы сократить сроки подготовки и выхода препарата на рынок и повысить успешность разработок. Мы очень наглядно иллюстрируем это на примере результатов нашего молекулярного докинга. Простыми словами — это ответ на вопрос, как наше лекарство стыкуется с клетками организма. Понимаете, клетка ведет себя подобно ленивому мужику, который будет всегда выбирать наиболее легкий способ заполучить пиво — тот способ, который потребует от него меньше энергии. Соответственно, чем меньше клетка тратит энергии на стыковку с нашим лекарством, тем эта связь будет прочнее и более селективной и тем лучшие терапевтические эффекты мы будем получать. Сейчас при создании каждого нашего лекарства мы используем специализированные программы для оптимизации строения молекулы или даже ее расположения в пространстве, рассчитывая, в том числе, как добиться минимизации энергозатрат для клетки, чтобы обеспечить достижение максимальной эффективности терапии.
— И как это влияет на бизнес?
Мы оптимизируем фармразработку и стратегии доклинических и клинических исследований. По подсчетам аналитических агентств, ИИ уменьшает на годы сроки разработки и на 40% снижает затраты на создание препарата. Как компания может расти кратно? Это только инновации. Если нам можно уменьшить ожидание инновации с 10 до 5 лет, значит, компания будет делать скачки. Расширение портфеля дженериков всегда идет плавно, а инновации — это всегда скачок роста. Наша основная цель, конечно, это служение медицине, но живем мы в реальном финансовом мире. Поэтому, как любая частная компания, мы должны быть финансово эффективны и привлекательны. А эффективность использования капитала в фармацевтике прямо геометрически растет с увеличением количества инновационных препаратов, которые мы можем вывести на рынок. Рост становится кратным, если продукты выходят с небольшими промежутками, в ключевых областях, в подготовленных каналах продаж и при этом поддерживают запуск друг друга, формируя портфельные предложения.
— А что может, наоборот, вниз вас утянуть?
В нашей истории бывали регистрационные ошибки, но, к счастью, ни с одним из стратегических препаратов мы такого не испытывали. Факторы, которые могут влиять негативно на рынок, скорее общеэкономические или страновые. Бывает иногда, что целый класс лекарств потенциально имеет опасные свойства. В таком случае мы либо отказываемся от каких-то классов терапии, либо исключаем группы пациентов. В целом современная медицина — это очень сильная система, ключевое слово которой — доказательность и прозрачность.
— Вы делаете акцент на революционных разработках, а что будет с портфелем дженериков?
У нас есть социальные обязательства. Мы не можем оставить наших пациентов и систему здравоохранения без доступной массовой терапии. Поэтому, конечно, мы будем производить и дженерики.
— А расширять портфель дженериков?
При необходимости, конечно, будем. Многие препараты, которые сегодня считаются современными, через пять лет уже могут стать дженериком. Просто наша стратегия не про дженерики. Наша стратегия — решать нерешаемые задачи и создавать кратный рост. Поддерживать портфель дженериков мы будем, чтобы они были доступными и в избытке. Но большие деньги нельзя тратить на дженерики. Инвестировать надо в инновации, чтобы вылечить рак и СПИД, нейродегенеративные заболевания и аутоиммунные поражения и т. д.
— Вопрос о вашем, пожалуй, самом популярном сегодня дженерике, квинсенте, аналоге оземпика. Вы его запустили до окончания действия патента Novo Nordisk. Кажется, это нарушение.
Здравоохранение — это такая область, где мы всегда имеем две позиции. Гуманитарную, с точки зрения презумпции того, что человеческая жизнь бесценна. И юридическую — с разрешениями, патентами и спорами. В идеале эти позиции должны совпадать. Но в жизни не всегда так. Что сделала Novo Nordisk? Она вывела эти препараты с российского рынка. Мы не знаем, по какой причине — по политическим мотивам или им не хватило производственных мощностей. Но пациентов, которых много лет приучали к жизненно важной терапии непрерывного цикла, они бросили. Без каких-либо инструментов помощи. По-хорошему, они должны были, например, оставить запас года на два для больных на терапии и планово уйти. Поэтому мы посчитали своей обязанностью сделать квинсенту доступной для врачей и пациентов. У нас очень сильная юридическая позиция, в том числе и потому, что технологии, которые мы разработали для создания квинсенты, тоже инновационны, и мы были готовы обсуждать нашу позицию и в суде, и с коллегами. К счастью, не пришлось, потому что вмешалось правительство и выпустило «принудительную» лицензию. Если ты работаешь в правительстве или работаешь врачом, ты занимаешься такой ценностью, как здоровье людей, и действовать в этом случае надо быстро и решительно.
— Но у врача нет капитализации и акционеров, которые реагируют на рискованные решения.
У врача есть и капитализация, и акционеры. За медицину всегда кто-то платит — государство, страховая компания, работодатель или семья пациента. Поэтому действия врача напрямую связаны с экономическим эффектом. Если бы у врача не было капитализации и финансовой ответственности, то не было бы большого количества судебной практики по поводу медицинских решений и ошибок. Поэтому если фармацевтическая компания в образе врача сталкивается с ситуацией, где на кону стоит жизнь и здоровье, то ее действия должны быть однозначными. Если суд не согласился бы с нашими доводами, мы готовы были понести ответственность. Но это все не повод не спасать жизни.
— Оземпик невероятно популярен не только у людей с диабетом, но и тех, кто хотел экстремально быстро похудеть. Во многом благодаря этому Novo Nordisk вышел в лидеры по капитализации в Европе. Это повлияло на ваше решение?
На решение повлияло то, что квинсента эффективна и обладает большим потенциалом по расширению показаний. И это не единственный препарат против ожирения, который мы вывели на рынок. Мы также вывели энлигрию вместо саксенды.
— Вопрос к вам, как единственному пока акционеру «Промомеда»: насколько вы вообще любите рисковать?
В случае с квинсентой риска не было. Медицина — это не область, где рискуют. Вы хотите хирурга, который будет во время операции с вами рисковать? Не хотите. Здесь авантюрные стратегии не могут реализовываться ради интереса. Медицина, особенно разработка и выпуск лекарственных средств — это доказательная, очень консервативная наука. Иначе снимай белый халат и иди работать кем хочешь, например букмекером.
«Промомед» — биофармацевтическая компания полного цикла, занимающаяся разработкой, производством и продвижением лекарственных препаратов. По данным консалтинговой компании IQVIA, «Промомед» лидирует в производстве препаратов для лечения избыточного веса и ожирения, занимает ведущие позиции в релевантных сегментах онкопрепаратов, неврологии, антибиотиков и препаратов для борьбы с инфекциями, в том числе терапии ВИЧ и вирусных гепатитов, выпуская всего более 330 лекарственных препаратов. Более 80% производимых компанией лекарственных средств входит в государственный перечень жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов (ЖНВЛП). «Промомед» также производит препарат квинсента, отечественный вариант оземпика, одного из самых известных препаратов, эффективных в отношении снижения веса и лечения сахарного диабета.
В 2023 г. выручка «Промомеда» по базовому портфелю (без учета продаж препаратов для лечения COVID-19) составила 14,2 млрд руб. — вдвое больше, чем годом ранее. EBITDA за этот период выросла на 7,8% до 6,3 млрд руб. при рентабельности на уровне 40%. Чистая прибыль компании по итогам 2023 г. снизилась на 25% до 3 млрд руб. в результате введения windfall tax налога на прибыль за предыдущие периоды, а также амортизации объектов интеллектуальной собственности. Долговая нагрузка находится на уровне 2,55x. Компания основана в 2005 г. Петром Белым, который является ее единственным владельцем.
— У вас были юридические конфликты в практике?
Конечно. Я считаю, что разбор любой ситуации в суде — это нормальная практика. Суд — это рутинная состязательность. Чем больше объективных решений, тем лучше. Например, недавно мы судились с японской компанией Eisai по поводу очень важного онкологического препарата. Мы говорили, что в патенте очень много ошибок, сначала технических, затем фактических. Через полтора года разбирательства патент был частично аннулирован, потому что выяснилось, что ошибки действительно весомые. Никому не было обидно. Это суд решил. Если бы суд решил, что мы все-таки переоценили ошибки, то мы бы приняли это.
— То есть юридические процессы не влияют на показатели вашего бизнеса?
У нас большой портфель. Даже если один или другой препарат мы обсуждаем в судах, наши бухгалтеры ставят в резервы возможные издержки по решениям этих судов. Это никак не влияет на развитие всей компании в целом.
— Где вы производите фармсубстанции?
Мы очень крупный производитель фармсубстанций. Мы делаем их химическим, микробиологическим и биотехнологическим способами. В прошлом году в церемонии открытия нашего новейшего цеха, а по сути завода «Биохимик», принимал участие Владимир Путин. Раз такое внимание, значит, мы что-то делаем в масштабах страны. Мы ушли от «субстанционного рабства» и производим свои субстанции для всех инновационных препаратов и ключевых продуктов. Поэтому ваш вопрос я бы переформулировал таким образом. Не сколько тонн или граммов биологической субстанции мы сделали, а сколько инновационных препаратов с их помощью создали. Сейчас десятки препаратов у нас находятся в разработке, основываясь целиком на 100% сделанной в России субстанции.
— Какие инновационные препараты есть уже у вас в портфеле?
Например, редуксин форте не только помогает снизить вес, но и восстанавливает метаболическое здоровье. Мы не только вывели эсперавир для быстрого избавления от ковида, но и брейнмакс, чтобы люди с сильнейшей астенией после инфекции быстрее вернулись к активной жизни и восстановили когнитивные функции. Мы создали радамин виро — уникальный препарат на основе самых современных РНК-технологий, который обладает мощнейшим лечебным и профилактическим действием, в том числе в случае постконтактной профилактики инфекционных заболеваний. Мы выводим препараты последних поколений для лечения всех видов ожирения, будем проводить исследования, чтобы переключить людей с инсулина на еженедельные инъекции пептидных препаратов.
— А если брать полностью портфель, то все-таки сколько субстанций вы делаете сами?
Все сделать невозможно. У нас более 330 зарегистрированных препаратов. Мы можем делать сами уже более 150 наименований субстанций. Нашими субстанциями не покрываются только самые дешевые и завершающие свой жизненный цикл дженерики.
— Кто ваши клиенты?
Нормальная стратегия компании — иметь сбалансированный портфель. То есть если примерно 50% — это госзакупки и примерно 50% — это коммерческие контракты, то портфель компании выглядит устойчивым. У нас сейчас примерно так и происходит. Онкология, например, всегда государственная история. Люди сами себе не назначают эти лекарства и не покупают их в аптеке. А вот, например, эндокринология, продукты для коррекции веса или неврологические препараты — это в основном коммерческий канал. Портфель также взвешен с точки зрения каналов сбыта. В ковид такой сбалансированный подход подтвердил стрессоустойчивость этой бизнес-модели. Когда люди не смогли ходить в аптеку и продажи в них существенно снизились, госпитальные продажи, наоборот, существенно выросли.
— Какие перспективы у вас по экспорту?
У нас работает целый экспортный департамент. Мы поставляем продукцию в страны СНГ, Вьетнам и на Аравийский полуостров. Сейчас начинаем исследовать Латинскую Америку. В чем ключ к экспорту? В хорошие страны с развитыми экономиками ты не придешь с 350 дженериками. У них есть свои 350. Ты должен приходить и говорить: «Смотрите, я лечу то, что раньше не лечили». И вот тут двери открываются. Сейчас в дефиците в мире, например, новейшие антибиотики. Как только у тебя есть решение, которое нужно для того, чтобы спасать жизнь, дорога для экспорта сама выстраивается прямо на глазах. Поэтому по мере того, как мы будем вводить все больше инновационных препаратов, экспортная выручка будет увеличиваться. Сейчас она занимает около 10%. Мы хотим, чтобы она была около 15% через пару-тройку лет.
— То есть на зарубежные рынки вы пойдете только с инновационными препаратами?
Совершенно верно. Минимум — нельзя допустить, чтобы качество терапевтического пособия в России было ниже, чем в мире. Максимум — создать свои инновационные препараты, чтобы сформировать этот «мир». Какими бы ни были самые страшные политические ограничения, как результат будут закрыты рынки размером меньше миллиарда человек. Но остается еще 7 млрд людей населения. Только страны БРИКС — это 3 млрд людей. На форуме БРИКС было заседание глав министерств здравоохранения БРИКС. Они подтвердили, что у каждой страны есть unmet medical needs, неудовлетворенные медицинские потребности. Мы хотим гармонизировать этот список для всех этих стран и создать для самых быстрорастущих экономик мира фаст-треки, чтобы прорывные препараты имели возможность ускоренного с точки зрения бюрократических процедур выхода на рынок.
— Насколько важна репутация для публичной фармацевтической компании?
Репутация всегда важна. Репутационный риск в нашей отрасли связан с ответственностью за самое ценное, за жизнь и здоровье людей. Поэтому везде, где можно, мы стараемся любой наш шаг подкреплять исследованием, инструментами доказательной медицины и проверять себя. Думаю, что это принципы, которые уходят далеко за понятие репутационные риски в профилактику их появления. Наверное, поэтому мы не сталкивались с такими рисками.
— А как выглядит конкуренция в вашей индустрии?
Мы конкурируем по портфелям — в эндокринологии, онкологии, неврологии. Чем сложнее продукт, тем меньше конкуренция. С биологическими препаратами у нас есть две ведущие компании, которые начали формировать свои портфели раньше нас. Среди химических производителей тоже есть много больших компаний, с кем интересно конкурировать. Но вот такое сочетание биотеха и химических технологий — чтобы, так сказать, драться обеими руками, владея всеми самыми современными технологиями, — очень мало у кого есть. Считаю, что это сейчас наше большое конкурентное преимущество.
— Есть ли такой риск, что, например, вы разрабатываете лекарства очень много лет и какая-то компания выпускает нечто подобное чуть раньше?
Такой риск есть всегда. Но мы не боремся за то, чтобы быть одними на рынке. Мы хотим, чтобы наш инновационный продукт был самым лучшим в классе. В общем, даже если мы выходим позже, то у нас больше шансов сделать продукты лучше.
— Как вы решили идти на IPO?
Мы к этому шли 25 лет. Я всегда восхищался людьми, которые создают лекарства. Пока я учился в медицинском университете, мне казалось, что это такие полубоги, которые обитают где-то в огромных научно-исследовательских институтах, приносят нам вот эти крупицы веществ, которые меняют жизнь. И я никогда в жизни не мог предположить, что со мной случится такое счастье, да еще и в тех масштабах, в которых наш коллектив сейчас работает. Сейчас мы готовы открыть этот рынок для российского инвестора и даем возможность стать частью кратного роста биофармацевтической индустрии и нашего бизнеса.
— Чувствуете себя полубогом?
Сейчас эта деятельность перешла на человеческий уровень. А я понял, что сами по себе новые молекулы, пока они не получат практического применения, бесполезны. Поэтому, пока результат научной разработки не прошел через горнило клинических исследований, нельзя сказать, что ты реально что-то изобрел. Иногда максимум — это хорошая публикация. Но самый жгучий интерес — поменять жизнь конкретного человека. Такое удовлетворение от своей работы ты можешь получить, разве что создавая миры в компьютерной реальности. Вчера группа пациентов была одной ногой в реанимации, а сегодня они спокойно живут. Это как создание мира для каждого человека, но в реальности.
— Зачем вы идете на IPO и куда потратите деньги?
Это 100% cash-in. Сейчас сложилась особая ситуация. С 2021 г. в 20 раз сократилось количество клинических исследований, которые проводит в России «Бигфарма» (так в отрасли называют крупнейшие международные компании. — «Ведомости»). То есть новые препараты от международных гигантов индустрии, по сути, к нам не приходят и в ближайшие годы не придут. Это может привести к тому, что где-то в мире через 3-5 лет будет прорывное лечение, например, рака. А у нас не будет. При этом у нашей компании уже есть прогрессивные решения, и было бы стратегически неверным реализовывать их последовательно. Поэтому привлеченные средства пойдут в ускорение исследований, в создание новейших препаратов. По нашим прогнозам, вложения в развитие портфеля в 2024-2025 гг. составят 20-25% от выручки, в 2026 г. — 10-15%. При этом рост выручки в 2024 г. должен составить больше 35%, в 2025 г. — 75-80%, в 2026 г. — 60-65%. Это будет рост за счет инновационных препаратов, для каждого из которых есть четко определенные сроки выхода и четкая стратегия вывода на рынок.
— А IPO почему сейчас?
Препараты необходимо выводить все одновременно, используя «окно возможностей». За последние три года мы вывели 121 лекарство. И мы находимся в такой точке, что ждать еще пару лет, чтобы выводить новейшие препараты последовательно, преступно и по отношению к больным, ожидающим терапию, и по отношению к будущему компании. Мы пришли к тому, что полный контроль над компанией в долгосрочной перспективе менее эффективен, чем допуск в капитал внешнего инвестора, потенцирующий кратный рост актива.
— Как я понимаю, ваш рынок очень фрагментированный.
Да, например, крупнейшая доля одной компании на всем рынке — чуть больше 3%. Для всего рынка можно верхнеуровнево рассматривать доли дженериков и оригинальных препаратов, или отечественных и иностранных, но если хочется разобраться, то нужно уходить в рынки конкретных направлений. Мы называем это релевантные рынки. Для нас эти направления — эндокринология, онкология, неврология, сегмент борьбы с инфекциями. Мы конкурируем по портфелям и на «своих» рынках уже занимаем более 20%. Наверное, процессы консолидации будут происходить. Это будет полезным. И если говорить про «Промомед» в контексте M&A, то нам в первую очередь интересны портфели, продукты, бренды, а не производственные площади. Индустриальное «железо» у нас уже есть.
— Есть сейчас какие-то таргеты по М&А?
Любая растущая компания постоянно находится в переговорном процессе. Редкий случай, когда органический рост позволяет в кратчайшие сроки добиться существенных целей по покрытию продуктов в целевых терапевтических группах. У нас есть прекрасная программа развития, мы понимаем, как расти. Но если мы видим, что покупки тех или иных активов могут этот рост ускорить, мы внимательно рассматриваем эти варианты.
— С точки зрения консолидации — по вашему прогнозу, как будет выглядеть рынок через несколько лет?
Думаю, что большие компании будут расти быстрее, все-таки «сила на стороне больших батальонов». В связи с изменениями последних лет страна должна будет иметь арсенал отечественных высокотехнологичных, самых современных лекарственных средств, чтобы стать и в биофармацевтике своего рода «ядерной державой». Мы, наверное, придем к тому, что 10 крупнейших компаний с наличием международной экспансии и инновационными портфелями будут занимать две трети российского рынка. И мы будем спасать жизни именно отечественными лекарствами.
